3 В городе М Очерки социальной повседневности советской провинции в 40-50-х гг

продемонстрировать центру свою ревнительность и принципиальность по части борьбы с буржуазной идеологией, доказав одновременно отсутствие каких бы то ни было вражеских гнезд на территории вверенной им области1.

Здесь представляется уместным нарушить логику изложения, чтобы осветить один интересный сюжет, касающийся механизма распространения информации в закрытом обществе. Протоколы партийных собраний позволяют установить цепочки, по которым совершенно секретные сведения становились достоянием посторонних, но крайне заинтересованных в них лиц. На эту тему советские граждане предпочитали не высказываться, но в ситуации культурного шока, испытанного, как минимум, некоторыми партийцами, эти люди отступили от принятых правил и рассказали больше, чем полагалось. Известие о падении В. В. Парина, содержащееся в письме ЦК, вовсе не было неожиданностью для многих представителей местного медицинского мира.

Одним из источников информации являлись высокопоставленные чиновники московских ведомств, сохранившие родственные и деловые связи в городе. Министр здравоохранения РСФСР Г. П. Белецкий, приехавший в г. Молотов, по всей видимости, в первых числах февраля, что-то сказал студентам, после чего по городу поползли слухи о том, что у В. В. Парина крупные неприятности. Заметим, что в эти дни академик-секретарь, только что вернувшийся из США, беседует с А. А. Ждановым и К. Е. Ворошиловым, пишет первые объяснительные записки. А спустя неделю-другую после его ареста сотрудник облздрава, только что вернувшийся из Москвы, уже сообщил об этом факте руководству мединститута 2.

Второй источник — частная информация, передаваемая по родственным каналам. Дадим слово Б. В. Ларину: «Вначале отец жены моего бывшего брата профессор Марко получил открытку, которая создавала неопределенное впечатление о каком-то крупном тяжелом событии в семье. А через день, когда профессор Марко мне позво

1 Может быть поэтому, текрт выступления К. М. Хмелевского на партийном собрании в медицинском институте оказался в папке с материалами, отобранными в обкоме для доклада ЦК о деятельности областной организации. См.: Отчет о работе обкома ВКП(б) Центральному Комитету партии о деятельности областной парторганизации и материалы к отчету. Доклад «Руководство областной парторганизации хозяйственной деятельностью промышленности, транспорта культурного строительства». 1949.//ГОПАПО Ф. 105. Оп. 15. Д. 126.

2 См: Протоколы//ГОПАПО. Ф. 6179. On. 1. Д. 2. Л. ЮО-ЮО(а), 103.

55

нил, пришла и мне открытка от жены моего бывшего брата, в которой было написано: Вася заболел, лежит в больнице. Положение не ясно. С этой открыткой я пришел в наш институт к директору тов. Сумбае-ву и секретарю нашей парторганизации тов. Баранову, изложил свои подозрения по этому поводу, поскольку слухи к этому моменту были довольно настойчивые»1.

В его словах примечательно все: и наименование В. В. Парина — «бывший брат»2, и текст открытки, немедленно декодированный адресатом, заметим, медиком, и последовавшее обращение в партийные инстанции.

Третий источник — разговоры со знакомыми сотрудника МГБ, некогда учившегося в мединституте3.

А вот четвертый источник значительно интереснее. Речь идет о наблюдениях со стороны знатоков физики власти над публичным поведением официальных лиц. Прощание с В. Н. Лариным было организовано властями торжественно и пафосно, по-государственному. Цитирую «Звезду»: «Венки от обкома ВКП(б) и облисполкома, горкома ВКП(б) и горисполкома, коллективов молотовских вузов, мо-лотовских больниц. <...> Встали у гроба депутаты Верховного Совета РСФСР — секретари обкома ВКП(6) тов. Хмелевский и тов. Антонов и председатель горисполкома т. Михайлин». Говорили прочувственные речи и коллеги по мединституту и гости, специально прибывшие из Свердловска. «Доцент тов. Панов зачитывает телеграммы от Министерства здравоохранения СССР, Министерства высшего образования СССР, Министерства медицинской промышленности СССР, От Совета Министров Удмуртской автономной ССР, от академика Сперанского»4.

На похоронах отца В. В. Парин постоянно соприкасался с К. М. Хмелевским и другими руководителями области. Те выражали соболезнование родным и близким покойного. Что-то в контактах больших людей насторожило внимательных зрителей: может быть, пространственная дистанция, может быть, стремительность и механистичность рукопожатий или отказ К. М. Хмелевского (вместо него говорил председатель горисполкома Михайлин) выступить на траурном митинге вместе с В. В. Лариным, может быть, какие-то иные

1 См: Протоколы//ГОПАПО. Ф. 6179. On. 1. Л. 103.

2 Этого отречения ему семья В. В. Парина не простит. Отношения между братьями после реабилитации В. В. Парина так и не восстановятся в полном объеме. Интервью с А. В. Париным. Май 2003 г.//архив автора.

1 См.: ГОПАПО. Ф. 105. Оп. 13. Д. 141. Л. 18. 4 Похороны В.Н. Парина//3везда 14.02.1947.

56

приметы. В отчете газеты «Звезда» о похоронах В. Н. Ларина выступление его сына на траурном митинге вовсе не упоминалось1. Но после похорон слухи о грядущей опале академика-секретаря усилились

По всей вероятности, Белецкий не только со студентами поделился своими предположениями о незавидной участи академика Ларина2. Вряд ли К. М. Хмелевский мог получить информацию непосредственно из ждановской канцелярии, тем более, что судьба В. В. Ларина была решена позже, после заседания политбюро ЦК ВКП(б) с участием Сталина — 17 февраля 1947 г., хотя и такого поворота со- ^ бытии исключить нельзя. Могли доброхоты первого секретаря посоветовать ему быть осторожней3.

Известие об аресте В. В. Ларина вызвало смешанные чувства: недоумение, сожаление, страх у одних, живейший интерес у других, а вот что будет с братом, не посадят ли его, или, на худой конец, не выселят ли из города?4. Выселять профессора Б. В. Ларина не стали. Но уже в апреле 1947 г. директор мединститута сместил его с должности своего заместителя под предлогом, что такой должности вообще нет в штатном расписании. Третьи же обнаруживали нескрываемую радость от внезапного падения своего врага и, стремясь воспользоваться подвернувшимся счастливым случаем, немедленно приступили к сведению счетов с поверженными соперниками, которых теперь можно было обвинить в политической нелояльности. Благо был и повод подходящий, и условия благоприятные: собрания по обсуждению письма ЛК. Для диффамации в ход шло все: и слова, некогда мимоходом сказанные: у немцев де была хорошая организация медицинской службы,

1 Похороны В. Н. Парина//3везда 14.02.1947.

2 В реплике на партийном собрании в мединституте К. М. Хмелевский обмолвился о каком-то своем разговоре с Белецким. Из контекста следовало, что собеседники встречались не так давно. Возможно, что и в начале февраля 1947 г. См.: ГОПАПО. Ф. 6179. On. 1. Д. 2. Л. 116.

3 Осторожность в духе времени проявили и местные власти. На просьбу директора мединститута Сумбаева, адресованную председателю Молотовского горисполкома, снабдить вдову покойного В.Н. Ларина дополнительным лимитным питанием, последовал отказ. См.: Личное дело В. Н. Ларина //Архив ПГМА.Д. 292. Т. 2. Л. 330-330(об)-331. (Из коллекции Г. Ф. Станков-ской)

4 «Вчера меня встретил ассистент Алфимов и спрашивает, правда ли, что Ларину Борису — брату Ларина Василия — запрещено жить в университетских городах и что его выселяют из г. Молотова. Я сказал, что ничего не знаю. Спрашиваю, откуда он узнал; он говорит, что у нас многие об этом говорят», докладывал в обком зам. парторга Мединститута Бирюков. Бирюков - обком ВКП(б). Без даты//ГОПАПО. Ф. 105. Оп. 13. Д. 141. Л. 17.

57

и критические замечания в адрес отечественной медицинской техники, и даже нюансы мимики. «Наблюдаются казусы, например, на теоретическом собеседовании при обсуждении вопроса о построении коммунизма в нашей стране заведующий кафедрой тов. Мейсахович улыбался, а затем оделся и ушел с собеседования. Такое поведение заслуживает подумать, над чем работает этот человек»1.

Здесь необходимо сделать оговорку: в нападках со стороны лечащих врачей и лаборантов против медицинской профессуры нельзя видеть лишь ревностное исполнение партийного долга или дисциплинированное следование руководящим указаниям. Конечно, все это имело место, но в жесткой и зачастую несправедливой критике ясно слышится социальный протест разнорабочих от науки, тяготящихся своим униженным и полуголодным состоянием и не желающих мириться с привилегиями профессорской верхушки. Социальные мотивы такого рода являются непременным спутником всех политических кампаний сталинской эпохи; именно они обеспечивали репрессивным акциям массовую поддержку. Правда, выгоды от кампаний получали или хотя бы пытались получить совсем другие люди.

Роль главного обличителя Дома Лариных выбрала для себя директор института эпидемиологии и микробиологии А. М. Глебова. На совещании в Сталинском райкоме партии она заявила, что вся семья Лариных не внушает политического доверия, в особенности же брат американского шпиона Б. В. Парин. Обком должен разобраться в его работе. И, чтобы помочь партийным товарищам, Глебова тут же передала заранее подготовленную докладную записку2.

Анна Михайловна Глебова была человеком незаурядным, с явной предпринимательской жилкой. Возглавившая институт после ареста его прежнего директора Г. П. Розенгольца, она железной рукой правила им в течение последующего десятилетия3. Завела подсобное хо-

1 Протокол № 9 Закрытого совещания членов и кандидатов ВКП(б) парторганизации Молотовского Стоматологического института, состоявшегося 2 августа 1947 года//ГОПАПО. Ф. 105. Оп. 13. Д. 141. Л. 15.

2 ГОПАПО. Ф. 105. Оп. 13. Д. 141. Л. 28; Есаков В. Д., Левина Е. С. Дело КР.С. 268.

3 Нельзя сказать, что именно А. М. Глебова посадила профессора Розенгольца. Тот был обречен в силу родственных отношений с одним из подсудимых на показательном процессе в марте 1938 г. Наркомвнешторгом СССР А. П. Розенгольцем. Однако, показания против него она дала. На заседании Военной коллегии Верховного Суда СССР Г. П. Розенгольц заявил: «В отношении Глебовой я могу сказать только то, что она сводит со мной личные счеты». ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 10045. Т. 2. Л. 228. В июле 1947 г. профессор Б. В. Парин оказался в аналогичной ситуации.

58

зяйство, которым «...распоряжалась как своим личным», устроила на работу консультантом мужа — профессора мединститута М. А. Козу (патологоанатома!), затем сына; на средства института выстроила себе гараж для купленной по случаю легковой автомашины; подкармливала с институтского огорода местных партийных начальников, оставлявших без внимания и милицейские рапорты, и прокурорские представления, а также многочисленные жалобы трудящихся, называвших своего шефа попросту «Салтычихой»1.

Спустя три года новый начальник Управления МВД Козлов рассказывал на пленуме обкома: «В 1949 г. органами МВД по письмам рабочих были вскрыты факты крупнейших злоупотреблений в Мо-лотовском бактериологическом институте со стороны директора этого института Глебовой. Следствием было установлено, что Глебова разбазарила свыше 500 литров спирта на сумму 65 тыс. рублей. За 10 литров спирта в 12 стройтресте купили полвагона цемента, из которого построили Глебовой во дворе ее квартиры гараж для купленного ей лично «Москвича». Подсобным хозяйством института Глебова распоряжалась, как своим личным. Без санкции министерства организовала в нем дом отдыха для сотрудников института. Стоимость путевки установила 30 рублей в месяц, или 1 рубль с человека в день. Своего мужа устроила консультантом института, которому незаконно выплатила до 10 тыс. государственных средств.

Когда мной был поставлен вопрос о привлечении Глебовой к ответственности, ко мне вместе с Глебовой приезжает секретарь Сталинского райкома т. Гаряев в качестве адвоката. Нельзя ли, мол, что-нибудь сделать полегче. Вы очень серьезно завернули. Вызывают и допрашивают секретаря п/о института, тогда как она сама вместе с Глебовой раздавала спирт. Городской комитет партии, идя на поводу у Глебовой, это дело смазал. Принципиального решения с точки зрения охраны государственной собственности, не принял. ...Точно так же либерально подошло бюро обкома, ограничившись выговором Глебовой. На бюро обкома я выступал и требовал исключения Глебовой из партии и привлечения к уголовной ответственности, но тов. Лошкарев встал в позу защитника, заявляя: "Мы это дело разбирали, Глебовой объявили выговор, она прочувствовала, надо посмотреть" — и так это дело смазал (в зале — смех)»2.

1 Тов. Прассу Анонимное письмо. 13.02.1950 г.//ГОПАПО. Ф. 105. Оп. 16. Д. 219. Л. 3.

2 Стенограмма 6-го пленума обкома ВКП(б). 13.01.1950-14.01.1950// ГОПАПО. Ф. 105. Оп. 16. Д. 2. Л. 137-138.

59

Молотовский бакинститут был учреждением, подведомственным Минздраву РСФСР. И свои отношения директор выстраивала не с В. В. Лариным, представлявшим союзные органы, но с Г. Н. Белецким — еще одним выходцем из Перми, возглавлявшим республиканское министерство. В деле налаживания полезных связей А. М. Глебова проявила себя настоящей мастерицей. В выстроенной ею объемной социальной сети, сложной по конфигурации, участвовало множество людей: ее подчиненные и непосредственные начальники; партийные чиновники и хозяйственные руководители; московские шефы и сотрудники органов. Вся эта сеть опиралась на прочный экономический фундамент. Продовольственные посылки, спирт, льготные путевки в дом отдыха, созданный самочинно при подсобном хозяйстве1. В обмен династия Глебовой — Коза получала соответствующие услуги, также вполне материального характера, не усматривая в таком обмене ничего дурного2.

В конфликте Ларина — Шаца А. М. Глебова всегда поддерживала последнего. Особой неприязнью эта женщина дарила А. В. Пшенич-нова, аттестуя того не иначе, как «вшивым лауреатом»3.

Летом 1947 г. ей показалось, что настал момент полной и окончательной расправы с конкурентами. Запиской в обком Глебова не ограничилась. На партийном собрании в институте эпидемиологии и микробиологии она выступила с большой и обстоятельной речью, адресованной в первую очередь все тому же обкому. Прослушавший выступление директора обкомовский работник тут же сообщил о его содержании по начальству: «Вся семья Лариных — фашистская семья». В подтверждении этой мысли она говорит, что старик Парин был членом черносотенного союза Михаила Архангела. Его старший сын, так далеко поднявшийся по служебному положению, оказался подлецом — шпионом. Младший — Парин Борис Васильевич, работающий в настоящее время профессором Молотовского медицинского института, напечатал в фашистской Германии в журнале (называется журнал, но я не запомнил его названия) статью, в которой говорится,

1 См.: Куляпин - Хмелевскому 15.03.949//ГОПАПО. Ф. 105 Оп. 15. Д. 131. Л. 56-62.

2 Выступая на партийном собрании, посвященном закрытому письму ЦК профессор Коза искренне недоумевал, как можно кому-то что-то отдавать бесплатно: «Роскин и Клюева американцам дают совершенно даром способы борьбы с раком. Не говоря уже о политическом значении, это просто глупость в общечеловеческой здравой среде». ГОПАПО. Ф. 6179. On. 1. Д. 2. Л. 64

3 Тов. Прассу Анонимное письмо.13.02.1950.//ГОПАПО. Ф. 105. Оп. 16. Д. 219. Л. 3.

60

что биология подтверждает научность расовой теории фашизма, что людей по расам разделяют различные группы крови. Тов. Глебова выражает сомнение в естественной смерти старика Парина. Она высказала предположение, что он отравился, узнав о провале своего сына. Продолжая, она говорит, что Ларины, опираясь на высокое положение старшего сына, чинили произвол и командовали в Молотовском Мединституте. По их настоянию совершенно неправильно ученый совет мединститута отстранил от руководства клиникой профессора Шац, который 13 лет руководил этой клиникой. Профессор Шац — превосходный хирург, член партии с 1924 г., во время войны не отходил от операционного стола, работал до полного изнеможения, спас много жизней бойцов. И вот такого человека, только по формальным данным, что он не защитил докторскую диссертацию, отстранили от руководства клиникой. Диссертацию же он пишет и скоро закончит. Клинику передали старику Ларину, который и до нее имел свою клинику.

Опираясь на авторитет старшего брата и при его помощи, Борис Парин очень быстро и легко стал доктором медицинских наук. Есть основания думать, что в своей диссертации он использовал труд ассистента своего отца — врача Шилова.

По заявлению т. Глебовой, Ларины создали нездоровую атмосферу в Мединституте. Она продолжается и сейчас, т. к. Борис Парин является там заместителем директора по научной части. Обком партии — говорит т. Глебова — хорошо относится к ученым, но к некоторым из них излишне доверчив. Ведь вот профессора Пшеничнов и Райхер получили сталинских лауреатов по представлению Парина, который работал в академии наук. А сейчас препарат, изобретенный Пшеничновым и Райхером, с производства снят.

Тов. Глебова заключает свое выступление мыслью о том, что в медицинском институте, «где царствовала династия Париных», следует обстановку оздоровить и особенно — восстановить профессора Шац в правах руководителя клиники.

После того как участники собрания разошлись, т. Глебова обратилась ко мне с вопросом: не следует ли ей обо всем, о чем она тут говорила, написать в ЦК. Я спросил ее: почему же в ЦК? Она ответила, что здесь ведь все об этом знают, но ничего не предпринимают. Я посоветовал ей написать в обком партии и сказал, что в обкоме партии ни одного серьезного заявления без рассмотрения не оставляют. Тов. Глебова сказала, что напишет свое заявление в обком ВКП(б)»1.

1 Мадонов - Лященко 1.09.1947.//ГОПАПО. Ф. 105. Оп. 13. Д. 141. Л. 84-86.

61

Все выступление директора было выдержано в духе незабываемого 1937 года: донос, обращенный в прошлое, зловещие подозрения, прямые указания на связь с контрреволюцией и фашистскими центрами, домыслы и передержки1. В нем содержалась явная угроза и в адрес местных властей, проглядевших существование шпионского гнезда в двух кварталах от здания обкома партии. Незадолго до Гле-бовой один из сотрудников стоматологического института уже выразил сомнение в кадровой политике молотовских партийных властей: «Американский шпион Парин в прошлом был воспитанником Молотовского университета, выдвинулся на наших глазах. Плохо то, что мы забыли, что выдвигать надо из рабочих и крестьян. Вероятно, если бы вместо Ларина был выдвинут рабочий или крестьянин, то одним шпионом было бы меньше. При продвижении наших молодых кадров мы не учитываем, выходцами из какой социальной среды являются эти люди. Нередко даем хорошие характеристики лицам по происхождению чуждым, в частности, не так давно выдали хорошую характеристику Симановской для защиты диссертации». Заведующий отделом пропаганды обкома Мадонов, присутствовавший на собрании, немедленно откликнулся: «Выступление т. Баранова по вопросу о выдвижении научных работников следует отметить как неправильную ориентацию. К людям следует подходить не с точки зрения их социального происхождения, а с точки зрения их политических и деловых качеств»2.

От Глебовой, угрожавшей, напомню, письмом в ЦК, так легко нельзя было отделаться. И потому партийные власти избрали другой путь. Они, во-первых, переадресовали ее заявление в Минздрав РСФСР, попросив помочь обкому и «...выслать сюда компетентную комиссию», которая и должна была разобраться, создана ли в институте нездоровая обстановка, и в какой степени вся семья Лариных

1 В. Н. Парин вряд ли мог иметь какое бы то ни было отношение к Союзу Михаила Архангела. Во всяком случае, в многочисленных анкетах и характеристиках не удалось найти никаких упоминаний об этом. Да и его позиция в гражданской войне никак не свидетельствовала о его принадлежности к крайне правым. Чем-то он был сродни М. М. Бахтину, не скрывавшему, что в старой России он «аполитичен был совершенно. Аполитичен, но не сочувствовал, конечно, крайним». Бахтин М. М. Беседы с В. Д. Дувакиным. — М.: Согласие, 2002. С. 78. Напомним также, что Б. В. Парин был уволен еще весной с должности заместителя директора института, о чем А. М. Глебова должна была знать.

2 Протокол № 9 Закрытого совещания членов и кандидатов ВКП(б) парторганизации Молотовского Стоматологического института, состоявшегося 2 августа 1947 года//ГОПАПО. Ф. 105. Оп. 13. Д. 141. Л. 13(об)-14.

62

не заслуживает политического доверия. «Вместе с обкомом ВКП(б) она расследует конкретные факты работы профессоров-хирургов В. Н. и Б. В. Лариных»1. Молотовское начальство рассчитало верно. Ведомственные интересы Минздрава были залогом того, что ревизоры ничего серьезного не обнаружат. Об унтер-офицерской вдове, которая сама себя высекла, они могли прочесть не только у Гоголя, но и у Сталина. Попадать в ее положение было и неприятно, и небезопасно.

Компетентная комиссия спустя некоторое время известила власти, что в хирургической работе Б. В. Парина никакого криминала нет: «В ранних работах профессора Б. В. Парина, выполненных им еще в студенческие годы и первый год после окончания вуза на кафедре микробиологии Пермского университета, в результате аполитичности и некритического отношения тогда автора, были допущены ошибки идеологического порядка. В своей последующей 20-ти летней врачебно-научной деятельности в области хирургии Б. В. Парин, как отмечает комиссия, ни в одной из своих 75 хирургических работ не приводил идеи расизма, антидарвинизма, антимичуринского направления, виталистических, схоластических, метафизических

взглядов»2.

На партийное собрание в медицинский институт пришли члены бюро обкома, возглавляемые К. М. Хмелевским. В президиуме собрания, продолжавшегося два дня, сидели три человека: секретари обкома и директор института.

Собрание готовилось тщательно: подбирали выступающих, расставляли их в надлежащем порядке, предостерегали от опрометчивых слов. М. А. Коза публично жаловался: «Я записался четвертым, передо мной должен был выступать Парин, а директор Сумбаев предоставил мне слово третьим»3. Вопрос о том, кому, когда и за кем выступать, считался одним из важнейших в технологии партийной работы. Образцовым мастером в предварительной организации публичных собраний являлся Я. М. Свердлов. «Властность его как председателя состояла в том, что он всегда знал, к чему, к какому практическому решению нужно привести собрание: понимал, кто, почему и как будет говорить; знал хорошо закулисную сторону дела, — а всякое большое и сложное дело имеет свои кулисы, — умел своевременно

1 Лященко - Пегову. 26.08.1947 г.//ГОПАПО. Ф. 105. Оп. 13. Д. 141. Л. 79-80.

2 Протокол№ 1 заседаний Ученого Совета. 5.01.1949 Г.//ГАПОФ. pi 117. On. 1. Д. 157. Л. 6.

3 Протоколы...//ГОПАПО. Ф. 6179. On. 1. Д. 2. Л. 65.

63

выдвинуть тех ораторов, которые были нужны; умел вовремя поставить на голосование предложение; знал, чего можно добиться, и умел добиваться, чего хотел»1. Вряд ли сотрудники К.М. Хмелевского читали этот забытый и запрещенный некролог, но действовали по описанной схеме.

Как полагалось, в начале собрания — с 5 до 8 вечера — зачитывалось письмо ЦК ВКП(б). Сразу же после этого на трибуну поднялись подготовленные ораторы, выразившие полную поддержку позиции партийного руководства, повторившие основные риторические обороты, содержавшиеся в директивном тексте, осудившие — в очень осторожных выражениях — неназванных людей, сочувствовавших В. В. Парину: «Те разговоры, которые были здесь, что он пал жертвой, должны быть прекращены». Один из ораторов подверг критике и Б. В. Парина: «Он беззастенчиво рекламирует свои работы в форме, не приемлемой для ученого». И только после этого слово было предоставлено М.А. Козе, на высокой ноте разоблачавшему кумиров вчерашнего дня: «Существовал культ Лариных в институте. Возьмите Лариных — отец, сын и второй сын, который оказался шпионом. По мере возвышения Лариных у нас создавался своеобразный культ Лариных; о них говорили по радио, в газете, и сами они себя рекламировали. В нашем медицинском институте дирекция весьма сочувственно относилась ко всему этому. <...> Надо сказать, Ларины разделывались с теми, кто осмеливался справедливо их критиковать. Возьмите случаи с Шац, с Налимо-вой, с Шиповым. Об этом все знают. Мне кажется, что на этот культ Лариных, я бы сказал, паринизм в нашем институте, должны были обратить внимание дирекция, партийные и советские организации. Ведь это ведет к весьма тяжелым общественным последствиям, которые отражаются на воспитании молодежи, на молодых врачах. Нам нужно быть очень бдительными и, наконец, в отношении дел, нам нужно ликвидировать все отрицательные моменты, которые связаны с паринизмом».

Следующим оратором был Б. В. Парин, который в ясных и сильных выражениях отмежевался от брата: «На нашу фамилию, фамилию, которую я ношу, брошено темное позорное пятно преступными деяниями моего брата. Я считаю своим долгом здесь на партийном собрании заявить, что у меня больше нет брата, т. к. я не могу считать своим братом человека, который, встав на путь низкопоклонства

1 Троцкий Л. Памяти Свердлова//Луначарский и др. Силуэты: политические портреты. М., 1990. С. 334.

64

и раболепства перед американцами, оказался предателем советского народа». После него выступили еще двое ораторов. Затем ввиду позднего времени председательствующий собрание прервал, назначив его продолжение на следующий день.

Профессор Б. В. Соколов говорил о необходимости повышения бдительности. Профессор П. А. Гузиков, присутствовавший в Москве на суде чести, рассказывал о своих впечатлениях от процесса, несколько отредактировав их в соответствии с требованиями момента. Далее он говорил о причинах, «которые способствуют человеку скатиться, предать родину», но не назвал ни одного имени, несмотря на призывы секретаря обкома и реплики из зала: «тов. Ершов — боитесь назвать фамилию? Тов. Гузиков — Вы этой болезнью, тов. Ершов, не страдаете? Тов. Лященко — Вы обиделись? Тов. Гузиков — Нет, я не обиделся». Опять же не называя имен, профессор Гузиков вступил в полемику с М. А. Козой: «Здесь люди выступали и говорили о засилии профессора Парина, что он все захватил в свои руки, что П. П. Сум-баев все это поощряет. Это мы сейчас говорим, а почему в течение ряда лет мы об этом молчали, не говорили. Почему мы мало критиковали действия Парина и других?». И только после них слово предоставили доценту Щеголеву назвавшему выступление Б. В. Парина неискренним и обвинившим его — вкупе с профессором Б. М. Соколовым — в низкопоклонстве перед Западом. Далее он сообщил о том, что дети профессуры пользуются в институте неоправданными привилегиями: «Правительство запрещает работать при непосредственном подчинении мужу и жене и близким родственникам. У нас же формирование кафедр часто такое: где папаша — там и сын. Поехал ли хоть один сын научного работника, или сын профессора поработать на периферию в наше здравоохранение? Нет, не поехал! Все они остаются тут. Что это? Исключительный букет каких-то талантов? Нет, так в действительности не бывает». После него, чтобы сгладить впечатление от речи Щеголева, на трибуну пригласили несколько профессоров и историка партии, а затем снова предоставили слово Б. В. Ларину. Ему пришлось в подробностях рассказать о последних разговорах с братом, сознаться в том, что он сначала не верил в его виновность, вновь — в еще более резких выражениях — от него отмежеваться; под градом враждебных реплик защитить свое право заботиться о племянниках («Я считаю, что ничего особенного нет, что я помогаю несовершеннолетним детям».), напомнить о сталинской максиме: «Сын за отца не отвечает», отклонить все упреки в низкопоклонстве перед Западом и высказать свое недоумение запоздалой и необъективной критикой в свой адрес: «Я не хочу сказать, что была

65

дана какая-то установка партийному собранию, но просто создалась легкая возможность к любой критике в мой адрес. Когда нужно было оратору привести какой-нибудь пример, многие указывали только профессора Ларина В. В. И все недостатки, частью не заслуженные, относились ко мне. А я сейчас переживаю крайне тяжелое моральное состояние. Сейчас здесь я принимаю критические замечания с благодарностью, но жалею, что они сделаны так поздно. Почему я не слышал их раньше? За это заседание, за эти два вечера, я в 10 раз больше получил замечаний, нежели за все прошедшие 10 лет работы в Моло-тове»1. Затем сразу же был объявлен перерыв, после которого говорили только директор института и секретарь обкома. Лейтмотивом выступления Сумбаева являлся тезис, что он всегда был человеком независимым, к дому Лариных отнюдь не принадлежал, в конфликте Ларина — Шаца сохранял позицию над схваткой и всегда подмечал недостатки в работе Б. В. Ларина.

Значительно большего внимания заслуживает речь К. М. Хме-левского. На собрании он вел себя активно, по-сталински: перебивал ораторов репликами и вопросами («Вы до конца расскажите, как Вы виляли. Сколько Вас запрашивал обком партии по этому вопросу?»), вносил поправки, требовал уточнений, ужесточал формулировки. По тону реплик было ясно, что секретарь обкома всецело с теми, кто хочет до основания разрушить дом Лариных, свести счеты с родственниками, а также с вольными и невольными «пособниками разоблаченного американского шпиона». И свое заключительное выступление на собрании К. М. Хмелевский также начал с желчных бутад2 в адрес медицинской профессуры, зараженной духом низкопоклонства и буржуазного гуманизма: «Даже такой заслуженный профессор, каким является М.П. Чистяков, человек, который всю жизнь отдал служению русской и советской науки, не свободен от этой болезни. В частной беседе профессор Чистяков говорит, что медицина должна стоять выше человеческих и политических дрязг. Для врачей нет врагов. <...> В науке не может быть изоляционизма». Подверг критике профессора А. В. Пшеничнова, который «...договорился до того, что стал преклоняться перед капиталистическими лабораториями, которые, якобы, являются или стоят выше наших лабораторий»*. Однако, чем дальше, тем сильнее в его речи зазвучал

1 Протоколы...//ГОПАПО. Ф. 6179. On. 1. Д. 2. С. 58. Л. 58-108.

2 Бутада (фр. boutade) — фраза, сказанная в раздражении, выходка. — Прим. ред.

* Перестраиваться на ходу приходилось и партийным работникам. Год назад о технической отсталости научных лабораторий спокойно по-делово-

66

совсем иной обертон. Секретарь обкома мимоходом напомнил, что Сталинской премией А. В. Пшеничнов обязан не лицам, но Советскому правительству. Призвав к бдительности собравшихся коммунистов, Хмелевский без обиняков заявил, что «коллектив медицинского института <...> не несет ответственности за этого изменника [В. В. Парина — О. Л.]». Он взял под защиту честное имя В. Н. Парина: «Я не согласен с тем, что можно старика Парина причислить к врагам нашего советского государства. Старик Парин, профессор заслуженно пользовался уважением медицинского института и нашей общественности. Нельзя же на самом деле отрицать тот факт, что он создал целую школу замечательных хирургов, которые сейчас работают в различных городах Советского Союза. Было бы неправильно отрицать его большую научную и практическую работу в Молотовской области». Сурово раскритиковав Б. В. Парина за спесь, злопамятство, бледное выступление и иные грехи, секретарь обкома заявил: «Было бы неправильным на этом основании считать Б. В. Парина каким-то соучастником своего брата. У нас нет оснований предъявлять такое обвинение»1.

В общем, К.М. Хмелевский сделал все возможное, чтобы дело Клюевой — Роскина не переросло в дело молотовского медицинского института, к чему вольно или невольно стремились рьяные разоблачители из круга А. М. Глебовой — М. А. Козы. Но разрушение дома Париных нельзя было предотвратить. Задача областного партийного руководства заключалась в том, чтобы под его обломками не погибла медицинская профессура, в том числе — входившая в клан или находившаяся в зоне его притяжения. Уровень конфликтности в медицинской среде был настолько велик, что ослабление державших ее неформальных скреп, грозило разрывом корпоративной социальной ткани: борьбой на уничтожение между мельчайшими группиров

му говорилось на партийных пленумах: «Наши лаборатории, наши кабинеты должны быть вооружены современной аппаратурой — и нет, чтобы сделали аппаратуру и на 5 лет замолчали, у нас потребность все время в новых инструментах, в новых приборах. Создание министерства для нашей потребности разрешит эту задачу, но это будет не раньше, чем через год, а народ просит сейчас. Ник. Ив., я думаю, что наши заводы могут помочь университету, чтобы вооружить нас необходимыми приборами, не дожидаясь заказа приборостроения», — просил помощи у обкома ректор университета. Стенограмма 20-го объединенного пленума обкома и пермского горкома ВКП(б). 18 апреля 1946 Г.//ГОПАПО. Ф. 105. Оп. 12. Д. 7. Л. 42.

1 Выступление К. М. Хмелевского. 13.09.1947//ГОПАПО. Ф. 105. Оп. 15. Д. 126. Л. 148-153.

67

ками и отдельными лицами, сопровождающейся взаимными доносами, склоками, потерей необходимых области специалистов1.

Нельзя сбрасывать со счетов и житейские соображения. Для сохранения собственного здоровья хороший хирург был полезнее самого выдающегося патологоанатома. Однако для Б. В. Парина настали трудные времена. И кафедру, и клинику за ним до поры до времени сохранили, но на собраниях продолжали критиковать. Бюро обкома ВКП(б) в своем решении от 27 июля 1948 г. предписало изъять из обращения только что изданную им брошюру «Очерк научной деятельности кафедры общей хирургии Молотовского медицинского института за годы Великой Отечественной войны» под предлогом якобы содержащейся в ней саморекламы 2. Через два года Б. В. Парину объявили строгий выговор по институту: «за неудовлетворительную постановку организационной работы в клинике», «зажим критики и самокритики», «культивирование подхалимства, группировок и склок»3. В общем, новый начальник мединститута всячески старался выжить члена запятнанной фамилии из г. Молотова, в чем в конце концов и преуспел. Правда, это случилось уже при новом секретаре обкома в январе 1950 г. Приказом министра здравоохранения РСФСР Б. В. Парин «...был освобожден от заведования хирургической клиники Молотовского медицинского института как не обеспечивший работу коллектива»4. Тогда же покинул город и К. М. Хмелевский.

А в 1947 г. Москву ушел тщательно подготовленный отчет о проведенных мероприятиях. Павел Никифорович Лященко — секретарь по идеологии Молотовского обкома — был опытным аппаратным бойцом, два года подряд заведующим отделом пропаганды и агита-

1 Такая ситуация была характерна и для гуманитарной академической среды. В те годы «среди философов МГУ шла непрерывная идейная борьба доносов и амбиций не на жизнь. <...> И кремлевскому дракону, еще не издохшему, приходилось урезонивать и мирить своих граждан-философов через аппарат ЦК». Махлин В. Тоже разговор//Вопросы литературы. Май-июнь 2004. С. 16.

2 Протоколы 19-20 заседаний бюро обкома ВКП(б) 27 июля 1948//ГОПАПО. Ф. 105. Оп. 14. Д. 59. Л. 13.

3 См.: Дополнение к характеристике на члена ВКП(б) Парина Б. В. И.10.1951//Архив ПГМА.Д. 292. Т. 2. Л. 154. (Из коллекции Г. Ф. Станков-ской).

А Характеристика на бывшего завед. кафедрой факультетской хирургии Молотовского медицинского института доктора медицинских наук, профессора Парина Бориса Васильевича//Архив ПГМА. Д. 292. Т. 2. Л. 155. (Из коллекции Г. Ф. Станковской)

68

ции ЦК ВКП(б)1. Он знал, что и как следует докладывать: собрание в мединституте провели. Секретари обкома участвовали. Партийцы гневно осудили: «Выражая общее мнение партсобрания по этому вопросу, профессор Сангайло А. К. сказал: "Глубокое чувство возмущения вызывают антигосударственный поступок Клюевой и Роскина, возмущение и презрение вызывает гнусное поведение шпиона Парина, продавшего свою Родину американцам". Факты низкопоклонства перед Западом выявили и разоблачили. Б. В. Парину не полностью поверили. Партийную организацию укрепили: «обком ВКП(б) рекомендовал секретарем парторганизации заместителя заведующего ор-гинструкторским отделом Обкома ВКП(б) тов. Милосердова. Партийное собрание избрало его секретарем своей парторганизации»2. Дело закрыли. Кампанию закончили. Через два года по другому поводу призвали к порядку Глебову А. М. 24 декабря 1949 г. ее уволили с должности директора института. «Настоящим прошу Вашей защиты от чудовищных нападений на меня вновь назначенного директора Бакинститута тов. Кобыльского А. Г.», — писала А. М. Глебова новому секретарю обкома Ф. М. Прассу. Новый директор, только что приступивший к работе, на партийном собрании «...просто называл меня гражданкой Глебовой и призывал партийное собрание уничтожить в институте династию Глебовой и Коза, чтобы и духу их не было на Институтской земле — и много, много других оскорблений было брошено мне тов. Кобыльским. <...> Все его действия являются несправедливой расправой со мной, поэтому я ему сказала, что сдавать дела сейчас не буду, а пойду в обком партии, и пошла к Вам, тов. Прасс, просить защиты»3. Тщетно. На заявление А. М. Глебовой наложена резолюция:

«В дело. По существу заявления т. Глебовой 20/11-50 г. мною доложено лично тов. Прасс о невозможности ее дальнейшего оставления на работе в институте, т.к. она скомпрометировала себя, создала в институте нетерпимую обстановку семейственности, подхалимажа, угодничества и зажима критики, а с прибытием нового директора т. Кобыльского всячески пыталась тормозить в его работе.

Все это подтвердилось на партийном собрании парторганизации Института 10/11-50 г. при обсуждении итогов VI пленума обкома

1 См.: Стенограмма 22-го пленума обкома ВКП(б). Т. 1. 23—24 декабря 1946//ГОПАПО. Ф. 105. Оп. 12. Д. 14.181 Л. 6.

2 Лященко - Пегову. 23.09.1947//ГОПАПО.Ф. 105. Оп. 13. Д. 141. Л. 95-98.

3 Глебова А. И. - Прассу Ф. М. 18.02.1950 г./ДОПАПО. Ф. 105. Оп. 16. Д. 219. Л. 5-9.

69

ВКП(б). В своем постановлении партсобрание высказало единодушное мнение о том, что пребывание т. Глебовой в Институте на любой работе дальше невозможно. Тов. Прасс в итоге беседы по этому вопросу дал согласие новому директору Института т. Кобыльскому об отчислении т. Глебовой из института. Об этом сообщено т. Глебовой при беседе в адмотделе обкома ВКП(б) 22/11-50 г. и одновременно дано разъяснение о том, как ей нужно поступить по вопросу о снятии партийного взыскания и устройства на работу по специальности»1.

Недоброжелатели А. В. Пшеничнова в медицинском мире долго помнили о том, что в ходе кампании его имя неоднократно упоминалось в связи с семьей Париных. Мелкие люди в белых халатах, скрывшиеся под именем «патриотов» сочиняли на него доносы и в 1952 году: он де делал карьеру «... при активном содействии американского шпиона Парина»2.

В политической кампании, инициированной делом Н. Г. Клюевой — Г. И. Роскина, выявились специфические черты социальной организации советских научных учреждений в позднюю сталинскую эпоху. В них доминировали клановые формы профессиональной жизни. Происходила непрерывная борьба за ресурсы и символическое признание между отдельными подразделениями и лицами; сложилась специфическая культура участия в публичной жизни, предполагающая использование властных ресурсов для отстаивания частных и местных интересов. Особенностью клановой системы являлось тесное переплетение разнородных институциональных образований: публичных и приватных, основанных на взаимном родстве, земляческих связях и общности биографий. Клановые отношения имели сугубо иерархический характер, повторяя в своих узловых моментах строение государственных и партийных институтов, в симбиозе с которыми они существовали. В отношениях между кланами также преобладали отношения господства и подчинения.

Политические кампании, время от времени инициируемые и организуемые верховной властью, усиливали социальную напряженность во внутриклановых и межклановых отношениях. Прямое и, как правило, внезапное обращение к партийным и (или) беспартийным массам со стороны Кремля, а именно в этом и состояла характерная особенность сталинских политических кампаний, нарушало сложившийся порядок управления на местах. Будучи по своим функциям

1 Резолюция Работкина. 24.02.1950//ГОПАПО. Ф. 105. Оп. 16. Д. 219. Л. 4.

2 «Патриоты» — Президиум АМН СССР, Молотовский обком ВКП(б) //ГОПАПО. Ф. 105. Оп. 18. Д. 206. Л. 200.

70

прежде всего исполнителем решений верховной власти, ее передаточным механизмом, региональная номенклатура была вынуждена, однако, искать компромисс между требованиями партийного и государственного центра и текущими хозяйственными задачами, брать на себя функции амортизатора, ослабляющего по возможности разрушительные последствия политических кампаний.

В ситуации открытого противоборства, нарушающего естественный ход событий, местные партийные органы выступали в роли посредника между конфликтующими сторонами. Сохранить контроль над ситуацией, не повторить эксцессов 1937 г. — таковой была стратегическая цель, которой следовали местные партийные руководители вопреки спонтанным проявлениям социального протеста снизу, давлению сверху и воздействию клановых группировок изнутри.

ГЕНЕРАЛЬСКИЕ ДЕНЬГИ Денежная реформа 14 декабря 1947 г. в г. Молотове

Стоит задать себе вопрос, какое знание может найти историк, погруженный в изучение быта номенклатурных работников сталинской эпохи. Что дают для науки перечни окружающих их вещей, сведения о рутинных поступках, реконструкция норм домашнего и служебного общежития? На память приходит суждение о том, что люди в «сталинках» не придавали особенного значения этой стороне жизни. И выглядели, и были аскетами, бескорыстно отдававшимися службе, проводящими дни и ночи в скудно обставленных, плохо отапливаемых, прокуренных кабинетах. Из всех радостей жизни им, мол, было доступно только обильное питание, сопровождаемое неумеренным потреблением алкоголя за плотно закрытыми дверьми, втайне от сослуживцев, соседей и просто бдительных прохожих.

Не является ли этот интерес досужим любопытством историка, жаждущего заглянуть за кулисы бюрократического мира, подсмотреть изнанку вещей, вторгнуться в частную жизнь публичных деятелей прежней эпохи? Не поручусь за авторов бестселлеров, сочиняющих толстые тома про кремлевских жен, детей и любовниц. Вполне возможно, что их пером движут именно эти мотивы, дополненные коммерческими соображениями. Замечу только, что книги эти к исторической литературе не принадлежат, хотя бы потому, что их авторы или не знакомы с методами исторического исследования, или не считают нужным их применять.

Для историка (а стало быть, и для истории) изучение повседневных структур социальной жизни в их индивидуальном или корпоративном воплощении представляется делом иного рода: необходимым и неотложным. Нельзя понять поведение социальных групп или отдельных их представителей, абстрагируясь от действительных условий их существования, от малых социальных практик, от низовых проявлений их социальной природы. Участники исторических событий могут проводить границу между своими публичными и частными поступками, могут верить также, что такая граница существует и

72

убеждать себя и других в том, что домашняя жизнь — это нечто неважное, внимания не заслуживающее. Для историков эти верования являются лишь малым фрагментом общей картины, менее значимым, нежели реальные социальные практики.

Дело не только в том, что знание повседневности помогает «...разрушать официальный обман, гипнотизировавший ряд поколений». По мнению М. Н. Покровского, высказанному в начале прошлого века, такая процедура была бы небесполезной «с точки зрения материалистического понимания истории1. Таковой она остается и сегодня, вне зависимости от того, каких методологических принципов придерживается исследователь. Иначе так и будем считать, наперекор фактам, что сталинские чиновники были образцом бескорыстия.

Более важной задачей представляется реконструкция социальной среды, в которой формировалась сталинская номенклатура. Ее привычки, поведенческие стереотипы, материальные интересы, окружающие предметы, способы и формы потребления — все то, что обнимается понятием повседневность, что на самом деле являлось подлинной лабораторией номенклатурной политической активности, в том числе и лабораторией политической мысли. И если историки не знают о том, как функционировала эта лаборатория, их представления о советском прошлом остаются приблизительными, неполными, даже искаженными.

Повседневный быт провинциальной сталинской номенклатуры до сего времени, однако, известен мало. Только в воспоминаниях «кремлевских детей» можно встретить некоторые детали домашней жизни. «Пока я не женился, я жил в доме отца, — рассказывал журналисту Степан Микоян. — Еда там была бесплатной. По-моему, до 1948 года за питание семья не платила вообще. Получали все, что заказывали. Продукты привозили не только домой, но и на дачу, где жили мы, наши родственники, и всегда бывало много друзей. Дачей, едой, прислугой мы пользовались бесплатно»2. Другие члены семьи Микояна высказываются более обстоятельно. Одна из его невесток пишет об особом кремлевском комфорте, который «проявлялся в аккуратной уборке, в чистом белье, для всего было свое место — газетный столик, столик для телефонов, шкафчик для обуви и прочего. Книги в так называемых «шведских» шкафах, хорошо пригнанные белые двери комнат, в ванных комнатах мыло всегда свежее, но наше советское,

1 Покровский М.Н. Избранные произведения. Книга 2. М., 1965. С. 37 (примечание).

2 Жирнов Е. «Дачей, едой, прислугой мы пользовались бесплатно» // Коммерсант-власть. 2002. № 47. С. 75.

73

без душистого аромата. В кухне вытяжка в форточке. Ничего не радовало глаз особой красотой или подчеркнутым уютом. Только порядок. Строго, чисто. Каждый день одинаково. В 50-х годах в кремлевской квартире еще топили дровами печи, и утром рано приносили девушки мелко напиленные аккуратные полена дров и разжигали в коридоре большие белые кафельные печи с медными дверцами и задвижками. Этого тепла хватало на сутки. Печи так и остались, когда установили паровое отопление»1. Что-то вспоминала Светлана Аллилуева, о чем-то проговаривался Н. С. Хрущев. Живые зарисовки быта на Большой Никитской оставил Серго Берия2.

Сыновья обкомовских секретарей, как правило, мемуаров о своих родителях не пишут и о домашнем быте их, стало быть, ничего не сообщают. Книжка В. Гусарова «Мой отец убил Михоэлса» не в счет. Это чистой воды беллетристика, написанная человеком, стремящимся вытеснить из сознания детские переживания, провести разделительную черту между собственным миром и миром родителей. Образ отца — секретаря Молотовского обкома в годы войны, — выстроенный по лекалам, выработанным обличительной литературой, лишен каких бы то ни было человеческих черт. Это схематичное, одномерное изображение бюрократа по готовым образцам, заимствованным из советских фельетонов. Бытовые детали автору не интересны3.

Когда молчат сыновья, вместо них говорят казенные бумаги. В феврале 1948 г. инспектор ЦК ВКП(б) Н. И. Гусаров сдавал в Москве дачу и квартиру перед отъездом в Минск, куда был отобран для работы первым секретарем ЦК КПБ. Были составлены многочисленные описи и списки имущества и инвентаря на квартире и на даче. Все делилось по категориям: имущество во временном пользовании, мебель и малоценный инвентарь, «отпускаемый за наличный расчет с рассрочкой на 8 месяцев», «список инвентаря, исключенного за амортизационное начисление», «список имущества на квартире тов. Гусарова Н. И.» и «список инвентаря, находящегося на даче тов. Гусарова Н. И.». Вот дачная опись:

«Буфет — 1 по цене 2140 рублей; буфет дубовый с зеркалом — 1 по цене 1896 руб. 95 коп.; полубуфет с отделкой черной — 1 — 1582 руб. 80 коп., столы простые — 2 — 70 руб.; кровати с нике

1 Микоян Н. С Любовью и печалью (Воспоминания). М., 1998. С. 111.

2 Аллилуева С. Двадцать писем к другу. - М., 1991. Хрущев Н.С. Воспоминания. Избранные фрагменты. М., 1997. Берия С. Мой отец - Лаврентий Берия. М., 1994.

3 См.: Гусаров В. Н. Мой отец убил Михоэлса. М., 1994.

74

лированными спинками (1/2 спальные) — 3 — 1053 руб.; кровати никелированные — 2 — 1400 руб.; кровать деревянная двуспальная — 1 — 847 руб., в общем, всего 68 предметов, среди которых сейф, пианино, бильярд с чехлом и принадлежностями, портреты: Ленин — Сталин, письменный прибор мраморный с фигурами, шторы крепмюре, картина художественная (в скобках помечено — нет), ковры и чемодан кожаный».

В квартире помещались три простых стола, шесть круглых полированных столов, один письменный — двухтумбовый и даже один стол раздвижной, пять кроватей, восемь книжных шкафов, двадцать мягких кресел, двое салонных стоячих часов и прочее, прочее, прочее, среди которого нашлось место и пылесосу «Омега»1.

Это все только вещи. Сведения об образе жизни можно найти в справках, инструкциях, циркулярах, объяснительных записках, протоколах, отчетах, рапортах и докладах, во внутриведомственной переписке. И в них, однако, интересующих нас сведений о повседневной стороне жизни номенклатурных работников явно недостаточно. Дело здесь не только в режиме секретности, ограждающем советскую бюрократию от контроля со стороны подведомственного ей населения. Немаловажное значение имеют и особенности культурного стиля, сложившегося к началу пятидесятых годов. Стиль этот, по верному замечанию А. Д. Синявского, тяготел к классицизму: «Многие слова стали писаться с большой буквы, аллегорические фигуры, олицетворенные абстракции сошли в литературу, и мы заговорили с медлительной важностью и величественной жестикуляцией»2. Синявский ведет речь о художественной прозе, создававшей образцы «правильного» мироощущения и мировосприятия, распространявшиеся (директивно или спонтанно) на все отрасли публичной риторики. Новый стиль не допускал открытого обсуждения низменных житейских тем, личных переживаний и бытовых неурядиц, что было бы не только политически неверно, но попросту неприлично. Пристойным стал взгляд на мир с птичьего полета, взгляд, от которого ускользали непрезентабельные детали повседневности. Да, и сама повседневность тоже. И потому бытовые сюжеты возникают в партийных документах, даже оснащенных

1 См. Опись инвентаря, находящегося на даче тов. Гусарова Г. И.//ГО-ПАПО. Ф. 24. On. 1. Д. 2. Л. 60—62; Опись инвентаря, находящегося на квартире тов. Гусарова Г.И.//ГОПАПО. Ф. 24. On. 1. Д. 2. Л. 57-59.

2 Синявский А. (Абрам Терц) Что такое социалистический реализм / / Путешествие на Черную Речку. М., 2002. С. 132.

75

различными грифами секретности, крайне редко, только в случае индивидуальных и групповых отступлений от писанных и неписан-ных норм, в неожиданных эксцессах. Рассмотренная под таким углом история быта номенклатуры превращается в скандальную историю. Для исследователя крайне важно обнаружить за множеством уголовных преступлений, злоупотреблений по службе, бытовых конфликтов устойчивые социальные основания: принятые модели поведения и мыслительные стереотипы, жизненные ориентации и представления. Внутренние механизмы социального действия выходят на свет, как правило, в неожиданных ситуациях, в исключительных обстоятельствах.

К таковым обстоятельствам, без всякого сомнения, относится денежная реформа 14 декабря 1947 г.

Вкратце напомним фабулу событий1. На зимнее воскресенье высшая власть запланировала ударную финансовую операцию, предусматривающую одновременные обмен денежных знаков, отмену карточной системы и повышение государственных цен на основные товары и услуги. В ее организации просматривается знакомый сталинский почерк: секретность, внезапность, безоглядность.

Официальное решение «Об отмене карточной системы и денежной реформе» было принято политбюро ЦК ВКП(б) только накануне, в субботу 13 декабря, хотя все подготовительные меры соответствующие инстанции совершили заранее: фабрики Гознака напечатали новые банкноты; в Москве провели соответствующий инструктаж руководителей финансовых органов, в местные отделения МГБ разослали запечатанные секретные пакеты, подлежащие выдаче адресатам по особому сигналу.

Реформа имела ярко выраженный фискальный характер. Она предусматривала не только всеобъемлющую проверку денежного состояния всех советских граждан, но и конфискацию у них «излишков» денежных средств. Излишки, по мнению организаторов реформы (в комиссию от политбюро входили Жданов, Вознесенский, Поскребышев), — это деньги, оставшиеся у советских граждан за день-два до аванса: все равно, хранимые ли дома, или на сберегатель-

1 В основе дальнейшего изложения лежат материалы, опубликованные Е. Жирновым в еженедельнике «Коммерсант-власть» и документы, обнародованные Э. Ю. Завадской и Т. В. Царевской в журнале «Отечественная история». См.: Жирнов Е. «Полностью скуплены меха, пианино, часы, мотоциклы...»//Коммерсант-власть. 2002. № 48. С. 72-77. Завадская Э., Царев-ская Т. Денежная реформа 1947 года: реакция населения.//«Отечественная история». 1995. № 6. С. 134-140.

76

ных вкладах свыше 3000 рублей, или в облигациях государственных займов1. Первые полагалось обменивать на новые банкноты в соотношении 10:1. Вторые уже делились по разрядам: до 10 000 рублей и свыше. Для нижнего разряда устанавливалась норма обмена 3:2, для высшего — 2:1. Облигации сберегательного займа переоценивались в пропорции 5:1. Было сделано, однако, одно исключение, касающееся сберегательных вкладов до 3000 рублей. Их полагалось пересчитывать на новые деньги без изъятия. Один к одному. Фискальные, конфискационные черты реформы, таким образом, получали пропагандистское прикрытие, хотя и не слишком надежное. В официальных партийных документах, во всяком случае, говорилось о необходимости «некоторых жертв» со стороны населения «при проведении денежной реформы»2.

Готовились и правоохранительные органы. Прокурор СССР в телеграмме, помеченной грифом: «высшая правительственная», требовал от своих подчиненных: «...Связи проведением денежной реформы отменой карточек действия виновных сокрытия остатков товаров также неправильном выведении их балансе квалифицируйте соответствующим статьям указа 4 июня об уголовной ответственности хищение государственного и общественного имущества Горшенин»3. Спустя две недели его заместитель Сафонов подпишет новую телеграфную «совершенно секретную» и «весьма срочную» директиву. На местах ее получат уже после Нового года. В ней предписывалось, кроме иных мер: «виновных в обмане государства, расхищении государственных денежных средств привлекать к уголовной ответственности по указу от 4 июня 1947 г., принимая меры

1 Напомним, что в государственных предприятиях и учреждениях зарплата выдавалась в конце сороковых годов дважды в месяц: 2-3 числа — окончательная, 16 — аванс. Случались и задержки. В г. Молотове в начале декабре 1947 всю задолженность за прошлые месяцы погасили одной выдачей. Рабочие по этому поводу интересовались у партийных пропагандистов: «Чем объясняется выдача заработной платы по всем предприятиям за старые месяцы?». Информация «О задаваемых вопросах трудящимися Кагановического района г. Молотов за период с 4 ноября по 4 декабря 1947 Г.//ГОПАПО. Ф. 1. Оп. 45. Д. 335. Л. 18.

2 См.: Постановление бюро Молотовского горкома ВКП(б) от 14 января 1948 г.//ГАПО. Ф. р1365. Оп. 2. Д. 166. Материалы о работе прокуратуры г. Молотова по проверке выполнения постановления СМ СССР и ЦК ВКП(б) от 14.12.1947 г. «О проведении денежной реформы и отмене карточек на продовольственные и промышленные товары». 10.07.1947—20.01.1948 г. Л. 49.

3 2119. Высшая. Правительственная. Молотов. Горпрокурору. 18.12.1947// ГАПО. Ф. р1365. Оп. 2 Д. 166. Л. 1.

77

к возмещению причиненному государству ущерба»1. Иначе говоря, граждан, уличенных в «противозаконных» попытках сохранить свои сбережения, полагалось предавать суду как расхитителей государственной собственности. Напомним, что таковых надлежало лишать свободы на срок до 10 лет.

Для того чтобы свести на нет риски, сигнал о денежной реформе поступил в воскресенье, когда и магазины, торгующие промышленными товарами, и сберкассы были закрыты. На следующий день были запрещены все финансовые операции. В областные центры днем 14 декабря отправили следующую телеграмму:

«Схема 231. Вручить министерствам финансов республик краевым областным продлена финотделам республиканским краевым областным конторам районным отделениям госбанка связи вызовом 15 декабря налоговых агентов райфо для наличности и отчета этот день т. е. пятнадцатого декабря не производится прием налоговых страховых платежей, взносов займу, других платежей населения. Так же связи переучетом не производится прием квартплаты, погашение ссуд ломбардом, продаже абонентов организациям городского транспорта, сезонных билетов железного и водного транспорта, театрами, других зрелищных мероприятий.

Ознакомьте спецбанк и сберкассы.

Hp 969 Зверев. Обеспечьте немедленное — 100 вручение телеграммы адресатам. Министр связи Сергейчук»2

Реформу ждали. О ней было заранее публично объявлено в директивах VI пятилетнего плана. Первоначально речь шла о 1946 годе. Продовольственная катастрофа отодвинула сроки. На декабрьском пленуме Молотовского обкома ВКП(б) об этом говорили вполне открыто: «Потребовалось перенесение отмены карточной системы на 1947 год»3. Год заканчивался, карточная система сохранялась, причем в ужесточенном виде. В сельской местности продовольственные карточки отняли у совхозных рабочих и служащих, их жен и детей. В городах и рабочих поселках — у неработающих матерей с детьми старше 4 лет. На упомянутом пленуме произошел по этому поводу характерный обмен репликами между секретарем Соликамского горкома ВКП(б) Подгородовым и секретарем обкома Антоновым: «Под

1 2119. Высшая. Правительственная. Молотов. Горпрокурору. 18.12.1947// ГАПО. Ф. р1365. Оп. 2 Д. 166. Л. 26.

2 Там же Л. 5-5(об).

3 Стенограмма 22-го пленума обкома ВКП(б). 23-25 декабря 1946 г Т. 2.//ГОПАПО. Ф. 105. Оп. 12. Д. 16. Л. 56.

78

городов — до скольки (так в тексте документа — О.Л.) лет матери, имеющие детей, могут получать карточки. Мы выдаем до 4 лет, а другие города выдают до 8 лет — и по положению, кажется, до 8 лет. Тов. Антонов — по положению полагается до 8 лет, а лимит, который нам дают — мы не укладываемся и до 4 лет. Полгородов — Значит, это надо делать одинаково по всей области»1.

Для рабочих промышленных предприятий тогда же были аннулированы все виды дополнительного питания. «Трудящиеся снабжаются только по основным карточкам, и было бы полбеды, если бы торгующие организации своевременно отоваривали установленные нормы по карточкам, но беда заключается в том, что выделяемые централизованные фонды для города по ряду продуктов завозятся несвоевременно, что вызывает перебои в торговле. <...> Положение со снабжением трудящихся основных заводов у нас очень напряженное», — говорил на том же пленуме секретарь Молотовского горкома Клепиков2.

Хозяйственные руководители также включились в борьбу за экономию. Директор завода № 10 им. Дзержинского Далингер едва ли не вдвое сократил выдачу самых больших — килограммовых — хлебных карточек: с 1200 до 700. По мнению партийного руководства, это было правильным решением. Начальство Усольлага поступило проще: уволило вольнонаемных работников с малыми детьми, чтобы карточки на них не расходовать. «Антонов — они не имеют право этого делать. Полгородов: — Однако такие факты есть. Усольлаг — это такая организация, которая местную власть не всегда признает»3. Наряду с сокращением продовольственных карточек были повышены цены на пайковые продукты. У рабочих, получающих маленькую зарплату, появилась новая забота: где взять деньги, чтобы оплатить паек: «Когда увеличат зарплату, так как таковой не хватает выкупить продукты питания?»4

Есть надо было сегодня. «Хлебной добавки» к зарплате не хватало, к тому же и выдавать ее стали с некоторым опозданием. На местных рынках появилась новая операция: хлеб — деньги — хлеб, переворачивающая знаменитую формулу Смита — Маркса. «Мало

1 Стенограмма 22-го пленума обкома ВКП(б). 23—25 декабря 1946 г. Т. 2//ГОПАПО. Ф. 105. Оп. 12. Д. 16. Л. 91.

2 Там же, Л. 71.

3 Там же Л. 71,91.

4 Информация «О настроении масс Орджоникидзевского района г. Молотова» 18.07.1947//ГОПАПО. Ф. 1. Оп. 45. Д. 335. Л. 13.

79

оплачиваемая работница мельницы тов. Поспеева говорит, что для того, чтобы выкупить мне на два дня 500 гр. хлеба, я 200 гр. должна этого хлеба продать на рынке и на вырученные 5—6 рублей выкупить свою норму, но эта же самая т. Поспеева высказывает, что как-нибудь до свежего урожая доживем, а там уже будет лучше», — сообщал по начальству партийный агитатор1. Некоторые продавали хлеб, другие — карточки. Обеспеченные граждане карточки скупали.

Милиции была поставлена новая невыполнимая задача: покончить с нелегальным оборотом продовольственных карточек. Для этой цели «...были организованы специальные оперативные группы для систематической проверки и задержания на рынках городов области лиц, продающих и покупающих карточки». Начальник ОБХСС Молотовского областного управления докладывал в обком: «Этими оперативными группами за период с 1 по 20 октября с/г была проведена следующая работа: Задержано на рынках за куплю — продажу карточек — 469 чел; из них предупреждено — 379 чел.; привлечено — 90 чел.; арестовано — 65 чел.». Кроме обычных граждан, карточками приторговывали и должностные лица из учреждений, занятых их учетом и распределением: «Наиболее пораженные преступностью являются объекты: а) Контрольно-учетные и карточные бюро; б) типографии; в) торги и ОРСы промышленных предприятий; г) общественное питание». У скупщиков карточек милиция производила обыски, находя иной раз небольшие продовольственные склады. У врача Камского речного пароходства было «...изъято — муки — 44 кг; сахара — 8 кг и консервов разных — 19 банок»2. Начальники роптали. Прокурор области писал протесты в ЦК:

«В 1947 г. ОУМ (Областное управление милиции — О. Л.) и целый ряд этих органов на местах стали прибегать к массовым обыскам у граждан, в т.ч. и у ответственных номенклатурных работников Обкома ВКП(б), не имея на них в производстве возбужденных дел, и при том к таким обыскам, целью которых преследовалось что-нибудь да вообще обнаружить (вещи, продукты), а затем уже в зависимости от результатов обыска и начать следствие. Такие обыски обычно проводятся в ночное время и, тем самым, работники милиции создают

1 Информация «О настроениях трудящихся Орджоникидзевского района г. Молотов и заданных вопросах на лекциях и докладах» 17.06.1947// ГОПАПО. Ф. 1. Оп. 45. Д. 335. Л. 12

2 Справка «О проведенной работе органами милиции Молотовской области по борьбе с злоупотреблениями в карточной системе « 23.10.47//ГОПАПО. Ф. 105. Оп. 13. Д. 149. Л. 243-249.

80